«Авантюрные похождения Волика Аленикова и Димыча Зеликовского, в девичестве Волькенштейна и Вайнштейна» (отрывок из романа "Самопал")
Свою первую, как я считаю, настоящую пьесу я написал с Кимом Каневским. И еще одну – «Вокруг Робинзона» – с Володей Васьковцевым. Больше у меня никогда соавторов не было. Все писал сам. В том числе и за других. Это в первую очередь касается «Каникул Петрова и Васечкина», в титрах которых до сих пор чуть ли не десять раз красуется фамилия Алеников, а мной и не пахнет. Но об этом я хотел бы рассказать поподробнее. И вместо эпиграфа к этому невеселому рассказу привести стенограмму одного интервью, которое было взято совсем недавно на радиостанции «Маяк».
«ДОВЛАТОВА: У нас в гостях Егор Дружинин. Здравствуйте, Егор.
ДРУЖИНИН: День добрый.
ДОВЛАТОВА: Теперь Егор – всемирно известный хореограф. А когда-то он был героем всех нас, детей, которые обожали этот замечательный фильм про Васечкина и Петрова. И спасибо большое, Егор, пользуясь случаем, мы никогда с вами так не встречались, в студии, при микрофоне, спасибо вам за это кино.
ГЛУХОВСКИЙ: За счастливое детство Аллы Довлатовой спасибо вам.
ДОВЛАТОВА: Да, я, правда, была поклонницей.
ГЛУХОВСКИЙ: Поклонник вашего таланта. Я знаком просто с Вадимом Зеликовским, который придумал всю эту историю и живет сейчас в городе Баден-Баден, и дружит с моими родителями. Просто так получилось.
ДРУЖИНИН: Наверное, придется просто слушателям объяснить, кто такой Зеликовский.
ГЛУХОВСКИЙ: Вадим Зеликовский – это кинодраматург и писатель, который, в частности, придумал замечательную историю о Петрове и Васечкине, списав ее частично с Дон Кихота и Санчо Пансо, по-моему, вдохновившись.
ДРУЖИНИН: Да, одна из аналогий, во втором фильме она была, да.
ДОВЛАТОВА: Но мне вам хочется cказать, дорогие друзья, пусть на меня не обидится блистательный Сервантес, я в свое время сдавала Дон Кихота в университете. Сдавала его все лето, потому что я не могла дочитать до конца это удивительное произведение. Наверное, потому что глупа. Ну, не смогла дочитать. И я честно, придя на зарубежную литературу, ответила, у меня не было этого вопроса, я ответила на один вопрос, на второй вопрос, и мне педагог наша, такая замечательная женщина, я уже не помню, правда, как ее зовут, потому что я ее ненавидела потом все лето, она мне сказала: «Ну, хорошо, вы идете на пятерку. Я должна вас сейчас помучить часа два, задавая вопросы по всей теме. Давайте мы не будем. Мне кажется, что вы умная девочка, давайте мы не будем заниматься ерундой, вы просто скажите, что вы из программы не читали и тогда, если я понимаю, что вы не читали, допустим, 10 % всего, я вам честно ставлю пятерку, и вы идете домой». Я понимаю, что я читала абсолютно все, кроме Сервантеса. И я говорю: «Я все прочитала, кроме «Дон Кихота». На что она мне сказала: «О, а я по «Дон Кихоту» защищала докторскую диссертацию. Поэтому, моя дорогая, вы даже тройки не получите. Хотите вылететь из университета, дальше его не читайте. Хотите остаться здесь, в этих стенах, прочтите, пожалуйста, Сервантеса».
ГЛУХОВСКИЙ: Какая жестокая тетя!
ДОВЛАТОВА: Я сказала: «Хорошо, я прочитаю его за неделю и приду». Она сказала: «Нет. Я хочу, чтобы вы читали его все лето. Все лето читали».
ДРУЖИНИН: Всего Сервантеса.
ДОВЛАТОВА: Да, по крайней мере «Дон Кихота». И она отказалась у меня принимать экзамен через неделю. И я пришла к ней 29 августа.
ДРУЖИНИН: Пользуясь случаем, хотелось бы передать привет неизвестному педагогу Аллы Довлатовой.
ДОВЛАТОВА: Тем не менее, спасибо ей большое. Я все-таки это прочла. И вот Зеликовскому передайте: Вадим, вы написали лучше, чем Сервантес. Мне ваше произведение понравилось значительно больше. Ну, а теперь, расскажите нам, Егор, как вы попали туда? Как это случилось, какая судьба вас туда привела?
ДРУЖИНИН: Туда – это куда?
ДОВЛАТОВА: К Зеликовскому.
ДРУЖИНИН: Дело в том, что над фильмом работал не только Зеликовский, не только Алейников, режиссер этой картины, но и мой папа, Вячеслав Юрьевич Дружинин. Владимир Михайлович – это имя нашего режиссера. И папа, уже зная, что он будет работать над картиной, а все они дружили, дружили по Питеру».
Отрывок из этого интервью я привел потому, что раз и на всегда хотел бы восстановить стату-кво по поводу знаменитых Петрова и Васечкина. Ведущие Алла Довлатова и Дима Глуховский, как и многие другие, заблуждаются, считая, что это я с Володей Алениковым придумал этих героев. На самом деле, это полностью, по-моему, заслуга Аленикова даже без участия Вали Горлова, который был у него соавтором сценария «Приключения Петрова и Васечкина, обыкновенные и невероятные». Ведь эти герои появились намного раньше сериала, еще в ранних сюжетах Аленикова для киножурнала «Ералаш». Мне чужого не надо. Тем более к этому чужому я отношусь, мягко говоря, с некоторой иронией.
Не стал бы я так водевильно называть своих героев – Петя Васечкин и Вася Петров. Это мне напоминает, простите, скабрезную шутку: «Петя пошел на митинг, а Митя пошел на петинг». Хотя сам как-то написал где-то: «Как вам герой по фамилии Подподушкин. И с именем, скажем, Аскольд или еще лучше Ромео. Персонаж, прямо скажем, водевильный. Нет больше ни на театре русском, не в литературе героев с фамилией Помадкин, Коровкин, Жабкин. А жаль. Как было бы мило и весело писать приключения таких героев. Позубоскалить от души, незамысловато поскоморошничать. И самому весело, и читатель или зритель животики надорвет от смеха, как говорится, мозгов не напрягая».
Мне кажется, что Володя, придумывая Петрова и Васечкина, точно так и думал. А может, на ум ему пришла песенка, которую пел тогда Высоцкий: «…зека Васильев и Петров – зека». Я же, написав, что, мол, хорошо было бы – этим и ограничился, а приключения таких героев сам писать не стал. Мне изначально хотелось, чтобы моих героев звали как-нибудь достовернее, поэтому почти всегда предпочитал пользоваться натуральными именами и фамилиями людей, описывая их же. Чем плохо было бы назвать сценарий фильма «Приключения Димы Баркова и Егора Дружинина, обыкновенные и невероятные», разве что зритель не сразу понял бы, что с ним шутют.
Но, Бог с ним, сегодня Петров и Васечкин – это такой неубиенный бренд, что говорить о его водевильности поздно. Поэтому я просто расскажу, на каком крутом повороте я вскочил в этот тряский дилижанс. Примерно за год до того, как мы в первый раз решились покинуть социалистическое Отечество, меня Одесская киностудия послала на семинар в Болшево. Там-то я и познакомился с Володей Алениковым и Валей Горловым. Знакомство было шапочное, и мной, например, быстро забылось. Когда нам с Ирэной наконец выдали вожделенные характеристики для ОВИРа, ГПЗ, директор студии Геннадий Пантелеевич Збандут отдал категорический приказ – чтобы нашей ноги не ступало в радиусе ста метров от студийной проходной.
Однажды меня все-таки занесло в те края, я шел, задумавшись по Пролетарскому, ранее и ныне Французскому бульвару, когда меня кто-то непривычно окликнул по моему паспортному имени и фамилии. Выглядело это так: «О, смотри, Вадим Зеликовский! Вадик!» Я поднял глаза и увидел двух смутно знакомых парней. В первый момент я даже не смог сообразить, откуда же я их знаю. Мне напомнили. Я для приличия спросил, что они тут делают. Они ответили, что Володя запустился на киностудии с двухсерийным телевизионным фильмом по заказу ЦТ, а Валя у него соавтор.
На этом все могло и закончится, но Володя, видно, хорошо помнил фильм «Наступило лето», снятый Сашей Игишевым. Два слова об этом. Фильм был заказной и посвящен ни много, ни мало такой жизнерадостной теме, как детский травматизм. Шесть роликов по пять минут, всего три части. Каждый ролик посвящен отдельной травме. В их числе – перелом ноги, удар электротоком, ожоги при пожаре, отравление грибами, укус змеи, утопление, Сценарий, который получил на руки Саша, был написан не менее жизнерадостно, чем сама тема. Все должно было происходить в классе по гражданской обороне, где инструктор на макетах показывает, как оказывать первую помощь в каждом конкретном травматическом случае.
Саша был в полном отчаяньи, и его можно было понять. Ведь чем снимать такое кино, лучше повеситься. Но вешаться Игишев не стал. Он пришел ко мне, в его голосе были слышны слезы. Человека надо было спасать. И я спонтанно предложил: «А давай сделаем из этого рок-оперу». Я думал, что его тут же хватит удар. Он пришел ко мне за советом, а я издеваюсь. Но я был далек от этого, шальная мысль, обрушившившаяся ко мне в голову, уже завладела всеми моими мыслями. Не дав Саше опомнится, я потащил его к Яну Фрейдлину. Тот оказался дома, и там, у него моя идея приняла окончательную форму.
Я предложил все действие перенести на съемочную площадку, где снимается детское кино с героями «Золотого ключика». Со всем антуражем съемок – режиссером, оператором, съемочной группой, осветителями, звуковиками и, само собой, маленькими актерами. И вот Буратино попадает во все описанные несчастья, с вытекающими оттуда травмами, Мальвина, как опытный санинструктор, оказывает ему первую помощь, а Пьеро все время путается под ногами, все время, воздев руки к небу, восклицает: «Какое несчастье!» И при этом, как в «Шербурских зонтиках» все участники поют в течение тридцати минут.
И тут же, не отходя от Янового чешского пианино, набросал первую песенку Буратино, в которой были такие слова: «...всюду лезу, все хватаю, все узнать всегда хочу. Ничего, что будут раны, упаду – и снова встану, и от боли не заплачу, а опять захохочу». Все это была, конечно же, авантюра, но, к удивлению, неожиданно закончившаяся полным успехом. Все тексты мною были написаны, положены на музыку, утверждены, записаны на пленку, и под эту фонограмму было снято кино, получившее высшую категорию и сразу же несколько престижных призов на различных фестивалях.
Вот это кино, которое я привез с собой на семинар в Болшево, и видели Алеников с Горловым. А посему Володя с места в карьер сообщил мне, что у него в фильме пять сюжетов, каждый из которых должен начинаться и заканчиваться песней, и почему бы мне, скажем, не написать хотя бы часть из них. Я грустно вздохнул и стал объяснять им, что я нынче на Одесской киностудии персона «нон-грата» №1. Они сочувственно покивали, но Володя тут же нашел выход. «Ничего, старик, – сказал он, – не ты первый, не ты последний, у меня половина друзей сидит в отказе. Ну и пишут под чужими именами. Давай тексты, они пойдут под моей фамилией, а деньги я тебе отдам. Так все делают!»
Вот так началась моя жизнь в качестве «негра». Правда, в «Приключения» я успел написать текст всего одной песни «Все хочется самим узнать и на себе испробовать…», с нее начинается фильм. Остальные тексты, сроки поджимали, Володя собрал с миру по нитке. Деньги за этот мой текст он мне отдал до копейки. В общем, как я думал, наше сотрудничество на этом закончится. Но где-то недели через две они вдруг с Валей объявились у меня дома. И не одни, а с предложением, от которого я в то время никак не мог отказаться.
А заключалось оно в следующем: они с Валей уже заключили договор на еще две серии с теми же героями. Эти две серии, как и предыдущие, должны было состоять из пяти сюжетов. Сюжеты ими были уже записаны в том виде, в каком они обычно приниматся в киножурнале «Ералаш», то есть половина или три четверти страницы, напечатанной на машинке. По их словам, сейчас ни у одного из них, ни у другого нет ни минуты свободного времени – Волик снимает кино, а у Вали еще один договор с киностудией «Белорусь-фильм».
И вот они мне предлагали расписать эти пять сюжетов. Со своей стороны они обещали заплатить по десять рублей за каждую, напечатанную с верху до низу через два интервала страницу. Таковы, по их словам, были расценки на рынке труда всех «негров». Таких страниц в этом двухсерийном сценарии должно было быть в районе ста. То есть мне предлагалась «халтура» на тысячу советских рублей. Они должны были за этот сценарий, не считая потиражных, получить, исключая налоги, таких тысяч ровно в девять раз больше. Но я, прикинув объем работы, согласился. Сроку мне дали неделю, так именно через неделю по их договору истекал срок подачи сценария на ЦТ.
Сценарий я им принес через четыре дня. Деньги за него они мне обещали заплатить, как только он будет принят, и им заплатят очередной транш. С тем мы и расстались. Свиделись мы с Володей, уже без Вали, которого с тех пор я никогда больше не видел, месяца через полтора-два. За это время очень многое сильно изменилось. Во-первых, в их взаимоотношениях с Горловым. Они разругались вдрызг и навсегда. Дело было в том, что этот второй их сценарий, который я им расписал, был благополучно принят на ЦТ, одобрен и запущен в производство. Снимать его должен был, согласно договоренности, Валя Горлов. Но у него как раз на «Беларусь-фильме» был запущен в производство еще один фильм по его сценарию, постановку которого он сумел выпросить в Госкино для себя самого.
Сроки съемок этих двух фильмов совпадали, и Валя отдал предпочтение прокатному полнометражному фильму. Таким образом, вторые две серии автоматически повисли на Волике Аленикове. Отказаться от них, значит, потерять деньги и, что много хуже, навсегда возможность сотрудничества с ЦТ. Согласиться, значит, в какой-то мере начать ишачить на своего сейчас уже заклятого врага – Валю Горлова. Ни того, ни другого он делать не хотел. Нужно было найти какой-то выход. И он, честь ему и хвала, его нашел.
А вот в нем я уже играл, можно сказать, главную скрипку. Но, к сожалению, все так же за сценой или же, точнее, за кадром. Волик мне в очередной раз сделал предложение, от которого я на том шатком этапе моей пестрой жизни никак не смог отказаться. Поскольку сидели мы уже даже не в отказе. В стране настолько закрутили гайки, что стало казаться, эмиграцию прикроют раз и навсегда. Тончайший ее ручеек уже даже не струился, а просто капал. Надежда, похоже, отдала Богу душу. А жить дальше надо было.
И я заметался.
Не век же мне было руководить самодеятельностью Педагогического института, пусть даже за очень хорошие деньги. И не торговать «самопалом» за еще лучшие. Невостребованность меня, как такового, достигла своего пика. Мы пошли в ОВИР и написали официальное заявление с просьбой аннулировать все наши документы на выезд. После чего я нагрянул к Юрию Иосифовичу-старшему во Львов, куда он перебрался после всех своих неприятностей в Одессе и к тому времени процвел. Его новая сатирическая программа на Львовском телевидении, которую он ваял в тесном сотрудничестве с ОБХСС и КГБ, пользовалась большой популярностью. Он от меня, надеюсь по вполне понятным вам причинам, шарахнулся.
Тогда меня метнуло в Минск к Юрию Иосифовичу-младшему, который к тому времени уже работал на Минском телевидении. Тот в конечном итоге так шарахнул меня, что мало мне не показалось.
По старой дружбе, так сказать.
Собственно говоря, именно с него начался мой «негритянский» период. Только я понятия не имел, что уже выставлен на невольничьем рынке неизвестных авторов в качестве очередного лота. Писать об этом горько, поэтому я буду краток. В очередной раз, когда я прилетел в Минск, то выяснилось, что за все написанное мною, в том числе и за еще одну сорокаминутную рок-оперу, рекламирующую шесть фотоаппаратов фирмы «Ломо», где все действие происходило в Парижской Академии наук, в тот момент, когда Даггер впервые представлял высокому жюри свой первый фотоаппарат, я получил какие-то гроши. Но, мало того, Хащ, к тому же, умудрился исключить мое имя изо всех титров.
Минск вместе с нашей дружбой накрылся медным тазом.
Я предпринял еще ряд сильных телодвижений в разные стороны, которые ничем хорошим не закончились. Так что «перебирать харчами» не приходилось, нужно было соглашаться на все условия Волика. Тем более что были они, учитывая мое положение, вполне демократичными. Поскольку он по-прежнему был занят двумя первыми сериями «Петрова и Васечкина», мне предстояло написать сценарии двух мюзиклов. Идея одного из них у Аленикова уже была – ремейк Гоголевского «Ревизора» в детском варианте. Позже я понял, откуда ноги росли. Дело в том, что Волик в это время у кого-то на видеокассете посмотрел «Бакси Мелоун» Алана Паркера, где с песнями и танцами шли разборки между двумя мафиозными группировками. Все взрослые роли в этом фильме играли дети.
Я этого фильма тогда еще не видел, а Волик не счел нужным засорять мне мозги излишней информацией. Есть «Ревизор» Гоголя, его и за глаза хватит. Вопрос со вторым мюзиклом пока оставался открытым. Ход с игрой в киногероев Алеников с Горловым уже использовали в одной из новелл в первом сериале. Там Петров и Васечкин воображали себя красноармейцем Суховым и Саидом из «Белого солнца пустыни». Сейчас Волик хотел, чтоб во втором мюзикле также они начали играть в каких-нибудь известных взрослых героев.
Первый круг ассоциаций натолкнул на Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Но в то время уже появились на наших телеэкранах первые серии с ними же в исполнении Василия Ливанова и Виталия Соломина. Я прагматично взглянул на вещи и заявил, что Егору Дружинину с Димой Барковым даже при всей талантливости их в этих ролях не переплюнуть. О роли самого Волика в этом процессе я благоразумно умолчал. Стали искать достойный аналог. И тут я предложил Дон-Кихота и Санчо Пансу. Володя какое-то время еще колебался, говоря, что у Сервантеса, мол, довольно много всяких сцен, которые переводить на язык детского кино просто невозможно.
На что я ему вполне резонно возразил, что читали Сервантеса, на самом деле, единицы. А уж до конца дочитали вообще, смешно сказать, сколько. Единственное, что по-настоящему хорошо народ помнит, это про Дон-Кихота и ветряную мельницу. Вот с этого мы и начнем, а остальные приключения и подвиги – вопрос собственной фантазии. Главное, что Дульсинея у них есть – Маша Старцева. Остальное – дело техники. Волик высказал еще несколько возражений, проверяя мою идею на вшивость. Я парировал их легко. Он тяжело вздохнул и сделал мне большое одолжение – согласился.
Его оператор Игорь Фельдштейн в то время как раз обзавелся в Одессе девушкой и временно перебрался к ней. Я же занял его номер в студийной гостинице. Время поджимало, поскольку две вторые серии, которые я также уговорил назвать, не мудурствуя лукаво, «Каникулы Петрова и Васечкина, обыкновенные невероятные», были уже запущены в производство. У их заявки, которую я расписал им до состояния сценария, принятого на ЦТ, было другое название. Так что, чтобы дезавуировать Горлова, нужно было его изменить. Что мы и сделали. Теперь осталось только эти два мюзикла написать. Потому что текст их был нужен даже не вчера, а позавчера, так как до съемок предстояло еще написать музыку и записать фонограмму.
И вот, пока Волик заканчивал съемки «Приключений», я за десять дней написал два эти сценария и двадцать пять текстов песен к ним. Каждый вечер после съемок Волик отбирал у меня написанное и, исправив грамматические ошибки, утром относил его на студию в машбюро. Так что к концу второй недели он сдал в редколлегию эти два готовых сценария, и та тут же приняла их без всяких поправок. На следующий день Волик вылетел в Москву, а через день вернулся со сценариями, утвержденными на ЦТ взамен тех пяти новелл, которые я совсем недавно так прилежно расписывал. Деньги же за эту «халтурку», согласно нашему новому договору с Воликом, навечно канули в Лету.
Кстати, он потом неоднократно пытался пристроить этот сценарий, кое-как мной переделанный, с измененными именами и фамилиями героев и под новым названием «Замри!» на разные киностудии страны. Ни хрена у него не вышло. А потом, когда время в стране покатилось под откос, а мы с ним уже расплевались, он, похоже, восстановив фамилии Петрова, Васечкина и Маши Старцевой, куда-то его все-таки запродал в виде художественной прозы. И опять же эксклюзивно под фамилией себя любимого.
Теперь о самой его фамилии. По отцу у него была тоже совсем другая фамилия. То есть в девичестве был он Волик Волькенштейн. Вполне почтенная фамилия. Дед Волькенштейн – известный театральный критик, стоит во всех энциклопедических словарях, отец – биофизик, член-корреспондент Академии наук, в тех же словарях также имеет место. А вот у Волика даже не фамилия матери, а лишь ее псевдоним, под которым она угодила, как переводчица, в Испанию во время войны. Такие дела. Но вот этот ее псевдоним, ставший его фамилией, Волик любил беззаветно и готов был вставлять в свои фильмы бесчисленное количество раз.
Причем его совсем не волновало, что это не написано им самим, что к написанию он имеет лишь косвенное отношение, главное, чтобы под этим чужим стояла его фамилия. В этом и крылась та большая разница между нами, которая в конечном итоге развела нас в разные стороны, а позже даже разделила океаном. Потому что я с детства хотел быть, а Волику было вполне достаточно казаться. Чем он всю жизнь и занимался. В математике есть такое понятие – мнимые величины. Как и в жизни. Впрочем, недостатка в нашей стране таковых никогда не ощущалось. Так что Волик был из них еще не самым ортодоксальным.
Чем-то он мне всегда напоминал Мишу Малеева, о котором Михалик сказал, что качество Мишиных стихов напрямую связано с тем, с кем он в данную минуту дружит. У Володи от этого зависело и зависит до сих пор качество его фильмов, в которых самое значимое место по-прежнему занимает собственная, беззаветно любимая им фамилия, многократно повторенная в титрах. Можно сказать, что она в его опусах вездесуща. Я же ему как-то процитировал Исаака Бабеля, который в одном из своих рассказов устами героя изрек, что «детей и трубки нужно делать своими руками». Как и сценарии, подписанные твоим именем, как и тексты песен, как и пьесы, принятые и купленные Министерством культуры.
Договор на эту пьесу «Башня» уже с моей подачи с ним заключил Володя Мирский. Моя фамилия не фигурировала, потому что я в том году уже заключил два договора, мой лимит был исчерпан. Писали мы следующим образом, я диктовал, а он сидел за машинкой и печатал. Что однажды дало повод его будущей жене Тамаре задать следующий вопрос: «Изините, Дима, я не понимаю, вот Володя, я вижу, все время печатает, а какова ваша роль, что делаете вы?!» Непростой это был вопрос, поскольку Тамара уже тогда была девушкой неглупой. Но и он Волика не смутил, он его, по-моему, принял за чистую монету, но объяснять ей, какую роль я играю в нашем тандеме, все же не стал. Я тоже тогда воздержался.
А вот сейчас просто восстанавливаю, как уже говорил, «статус-кво». То есть возвращаю себе свое там, где его нахожу. Это и тексты песен в телефильмах «Непохожая» и «Нужные люди». Например, самая известная песня «У меня все схвачено, за все заплачено», которую распевали на всех материках, особенно в эмиграции, в Интернете озаглавлена либо лишь с фамилией композитора Лоры Квинт, либо если с автором текста – все с тем же Воликом Алениковым, хотя в фильме в титрах стояла только одна моя фамилия. Видимо, такая уж судьба, если становишься «негром», потом всю жизнь отмываться приходится.
Стоп!
Всех перипетий в наших взаимоотношениях все равно не перескажешь. Вообще-то по поводу них нужно было бы писать отдельную главу или же сразу отдельную книгу. Вполне бы потянуло на «Авантюрные похождения Волика Аленикова и Димыча Зеликовского, в девичестве Волькенштейна и Вайнштейна». Чем плохое название для бесперебойного водевиля нашей жизни.
